Ляпин Александр Алексеевич. Майор, заместитель командира батальона по политчасти В/ч пп 71176, 70-я гвардейская ОМСБр (г. Кандагар)

04.10.1955 – 01.06.1987
Товарищ замполит

    В середине 80-х годов война в Афганистане достигла своего апогея. О том, что она несправедлива с нашей стороны, в той или иной степени догадывались многие из тех, кто в перерывах между выходами на операции задумывался о подлинном назначении и настоящей миссии Ограниченного контингента.
    Несмотря на то, что военнослужащие 40-й армии сменялись каждые два года, чувство моральной усталости от войны стало проявляться в советских войсках в Афганистане не перед выводом их на Родину, а гораздо раньше. Уже в середине 80-х годов солдаты и офицеры, прибывшие в эту страну с желанием «хорошенько повоевать» с моджахедами или помочь афганскому народу «отстоять завоевания Апрельской революции», довольно быстро осознали, что местный народ их не любит и совершенно не нуждается в их помощи. Что они не смогут победить в этой затянувшейся войне, какие бы потери и поражения ни нанесли моджахедам.
    Когда майор Ляпин в ноябре 1988 года прибыл в 70-ю бригаду, дислоцировавшуюся недалеко от Кандагара, его представления о войне и противнике были довольно сложными: с одной стороны, как политработник он не имел права сомневаться в установках партии и правительства. Более того, должен был убеждать в их правильности своих подчиненных. С другой – как человек разумный привык думать и анализировать. Трудно игнорировать рассказы сослуживцев, уже успевших побывать «за речкой», понюхать пороху и вернуться в их полк, стоявший возле небольшого белорусского городка Марьина Горка.
    Когда самолет совершил посадку в Кандагарском аэропорту, выяснилось, что майора никто не ждал. Пришлось добираться до военного городка на попутном грузовике с продуктами. Ляпин воспринял это спокойно: чай, не замполит полка, обойдется и без «роты почетного караула». Водитель показал ему, где штаб бригады. Александр зашел в модуль, сдал кадровику свое предписание, потом пошел представляться к командиру бригады, представился. А через полчаса, уже в должности замполита, подходил к модульному бараку, где располагался штаб 2-го мотострелкового батальона.
    В маленькой комнатке за грубо сколоченным деревянным столом сидели, негромко разговаривая, и пили чай из эмалированных кружек подполковник и капитан. На другом конце стола лежали стопкой бумаги и сложенные вчетверо полевые карты. Увидев незнакомого человека, офицеры замолчали. Ляпин представился и протянул свое предписание.
    – Наконец-то! – обрадовался кряжистый, круглощекий подполковник, назвал себя и капитана, начальника штаба – черноусого, с короткой стрижкой мужчину лет тридцати. – А то я один мотаюсь по заставам, не успеваю, короче, на разрыв тружусь.
– Нет проблем! – улыбнулся Александр, присев за стол. – Как тут обстановка?
– Скучать не дают, порой даже припекает, – признался комбат, – особенно достают в районе Нангархарского поворота.
– Что за поворот?
– Скоро сами узнаете, – усмехнулся капитан...
    Нангархарский поворот действительно был головной болью командования бригады из-за постоянных диверсий и нападений «духов», как и весь участок трассы Шинданд – Герат, начиная от окраины Кандагара. Выезд из города стерегла застава «Гундиган», следующий участок дороги контролировала застава «Элеватор». Затем бетонка выходила на мост через довольно широкий и глубокий арык, берега которого густо поросли камышом. За мостом слева вплотную к трассе подходили посадки виноградника, повторяя ее изгиб, который и назывался Нангархарским поворотом. Он выводил к кишлаку Санжерай. Дальше бетонка прямой линией врезалась в заросли «зеленки», где кончалась власть шурави и безраздельно хозяйничали душманы.
    Советские войска не раз пытались очистить от «духов» этот участок магистрали. Бронеколонны могучим тараном вторгались в «зеленку», но, встретив ожесточенное сопротивление, были вынуждены отступать, неся серьезные потери. В итоге пришлось пускать колонны от кишлака в семидесятикилометровый обход по пустыне, чтобы снова выйти на бетонную трассу и уже по хорошей дороге двигаться дальше. Место поворота на объездную грунтовку в бригаде называли «нулевой отметкой»: здесь ее подразделения встречали подходившие из Союза колонны и вели под своей охраной дальше до Кандагара и лагеря бригады.
    По слухам, у «духов» в «зеленке» были даже учебные центры и полевые госпитали с американским и французским медперсоналом. Советская авиация десятки раз бомбила неприступную зону, но безрезультатно: «духи» по-прежнему давали жестокий отпор каждой попытке проникновения со стороны советских и правительственных войск.
    – В общем, нужно держать под постоянным контролем ситуацию на дороге и возле, – подытожил комбат «ввод в курс дела». – Ездить по заставам, проверять наличие боеприпасов и продовольствия, правильность размещения огневых точек, настроение личного состава, бытовую обустроенность.
    – А как же политработа? – напомнил Ляпин. Комбат с начштаба переглянулись, в уголках губ подполковника промелькнула улыбка:
    – Политработы тоже хватит! Месяц назад молодое, необстрелянное пополнение к нам прибыло, с неделю как его по заставам раскидали. Самое дело для тебя, комиссара, посмотреть, что да как, если надо, воодушевить, а где и «дедов» поприжать, чтобы слишком не озоровали!
    Ляпин пожал плечами, но вслух ничего не сказал...
    А вскоре боевые будни так навалились, закрутили замполита, что некогда стало определять: где настоящая политработа, а где заурядная «бытовка»? Хотя что можно считать заурядным в ситуации, когда над тобой и вокруг свистят пули, рвутся мины? Разве заботу о боевом духе можно отделять от контроля за тем, чтобы солдат был сыт, обучен и выглядел собранно и достойно?
    Периодически Ляпин оставался на ночь на какой-либо из застав. Обязательно разговаривал с солдатами о житье-бытье, о «гражданке», рассказывал о ситуации в Афганистане и за его пределами. Бойцы поначалу присматривались к замполиту, но тот вел себя просто, хотя и без панибратства, избегая в разговорах плакатности и агиток.
    Однажды майор заночевал на заставе, расположившейся возле прежнего склада горючего, – здесь когда-то хранился запас городского кандагарского топлива. Огромные серебристые баки, уложенные плотно на высокие бетонные стенки, тускло мерцали на солнце. Склад заставы «Гээсэм» был построен еще американцами. Но с начала войны все цистерны были многократно прострелены. Застава при переговорах в эфире имела позывной «Альфа». В просторечии же у водителей военных машин, у солдат батальона, охранявших дорогу, у всех, кто служил в Кандагаре, звалась «Гээсэм». Имела репутацию самой воюющей. Как, впрочем, и соседствовавшие с нею заставы «Гундиган» и «Элеватор». Зона непрерывной кровавой борьбы с «зеленкой».
    Проверив посты, замполит с начальником заставы пришли в его каморку и еще долго разговаривали на разные темы. Потом Александр долго лежал, закинув руки за голову, на скрипучей пружинной металлической кровати, думая о семье, о родной Чаадаевке, где уже несколько лет не был – все никак не удается выкроить время и съездить к родителям, – службе, планах на завтра. Не заметил, как задремал. Показалось, только закрыл глаза и тут же проснулся от лопающегося грохота и долгого, мелкого, молотящего перезвона и перестука осколков по металлическим полым цистернам. Еще не осознавая услышанного, уже привычно упруго поднялся с кровати, подхватил стоявший у изголовья автомат, выскочил из каморки. Мимо него бежали к своим боевым постам солдаты.
    Застава встрепенулась, ощетинилась, напряглась. И уже грохотал, сыпал серии гранат «агээс», покрывая «зеленку» цепью белых коротких разрывов. Работали длинно и огненно два пулемета, вонзая в темноту жалящие красные метины. С горы с хрипом и клекотом ударила «зэушка», дергая факелами из раструбов своих скорострельных пушек, проводя от горы к кяризу дорогу льющегося огня.
    Замполит поднялся на КНП. Лейтенант уже выходил по рации на частоту батальона, докладывал об обстреле, называл координаты целей. Вскоре рванул первый пристрелочно-термитный снаряд. Наконец незримые гаубицы стали посылать свои свистящие, воющие снаряды, покрывая обочины дороги, яблоневые сады, виноградники гулкими, сочными взрывами. Когда луна исчезла за горой, постепенно стрельба прекратилась.
    – Теперь можно и поспать малость, – облегченно вздохнул лейтенант. Ляпин кивнул, и они медленным шагом направились к его каморке.
– Молодцы! Четко работали! – похвалил замполит.
– Стараемся, – откликнулся лейтенант, довольный похвалой...
    Болезнь настигла Ляпина внезапно, во время обычного сопровождения колонны. Уже в душной раскаленной бронекоробке транспортера он почувствовал себя нехорошо, но мысленно отмахнулся, списав все на жару: доедем – проветримся, и все пройдет! Когда БТР уже вкатывался в часть, Александр ощутил, как пылает жаром лоб, озноб сотрясает тело, а по спине струится пот. Еще не веря своим ощущениям, упруго спрыгнул на землю и чуть было не упал: ноги стали словно ватные. Хорошо, успел поддержать стоявший рядом солдат:
– Что с вами, товарищ майор?!
– Видно, от жары перегрелся, – пробормотал Ляпин, выпрямляясь. – Ничего, пройдет!
    Но к утру ему стало совсем плохо, пришлось вызвать санитаров. Майора на носилках отнесли в медсанроту. А потом отвезли в госпиталь. Но врачи оказались бессильны: болезнь зашла слишком далеко. 1 июня 1987 года Александра не стало.
    За мужество и отвагу майор Ляпин был посмертно награжден орденом Красной Звезды. Похоронен в военном городке в городе Марьина Горка Минской области.